Это различие вызывает колоссальное количество фатальных ошибок кодировки, вызывающих массу кривотолков. В то же время мне не удалось найти ни одной толковой статьи в эту сторону, и я решил написать её сам. ;)
Ошибки начинаются с основ, с языка. Русская «улыбка» переводится на английский как «smile», но означают они две совершенно разные стороны явления. Улыбка, есть непроизвольная приятная эмоциональная реакция радости, узнавания, веселья. Тогда как smile есть приветливая гримаса, выражающаяся в определенном узнаваемом положении мимических мускулов. Разница между улыбкой и smile это в общекультурном контексте, разница между причиной и следствием.
Блестящим примером последнего является оформившаяся интернет культура смайликов. Человек русского сегмента интернета совершенно интуитивно использует и понимает «смайлы» в виде набора произвольного количества скобок ))) или ))))). Они будут означать степень эмоциональной реакции. Просто рад, очень весело, помираю от смеха. Для человека культуры латинской эти скобки ничего не выражают, гримаса есть рот и глаза, зачем второй и третий рот? Они только портят картинку, мешают узнаванию.
Ну а теперь, после такого предисловия разберемся, наконец, с вопросом «Почему русские не улыбаются?»
Потому что не умеют. Это первая и главная причина. Поскольку улыбка есть непроизвольная эмоциональная реакция, ни один родитель не учит своего ребенка улыбаться. Зачем учить тому, что приходит само, естественно? Соответственно, за редким исключением, повзрослев, русский человек не обладает навыком удерживать на лице растянутые губы так, чтобы это выглядело естественно для окружающих и нетрудно для него самого. А быть заподозренным в неискренней улыбке, для русского человека табу того же рода, что и быть заподозренным в нетрадиционной сексуальной связи. И это очень даже не преувеличение, почему, будет сказано ниже.
В культурах, где понятие о «формальной улыбке» отсутствует, есть всего два типа улыбок. Улыбка как она есть, т.е. искренняя, и все остальные. Все остальные, есть улыбки неискренние, фальшивые, а следовательно по определению призванные вводить в заблуждение, манипулировать, обманывать, скрывать помыслы. Их следует и избегать и искоренять.
Такие улыбки вызывают агрессию, и местная культура эту агрессию оправдывает. Соответственно человек, решающийся на такую улыбку, естественным образом испытывает страх. Страх разоблачения, страх подвергнуться агрессии. Отсюда четкий принцип – не умеешь фальшиво улыбаться в совершенстве – не берись. От тебя и не требуется. Это первая и фундаментальная причина, позволяющая человеку русскому не улыбаться там, где у него нет соответствующего настроения.
И если западные психологи учат, что человек, часто растягивающий губы в силу особенностей мозга становится в процессе этого упражнения немного радостнее и веселее, то с русскими этот фокус совершенно не работает. Здесь все наоборот, чтобы растянуть губы (где это требуется) ему нужно припомнить что-то радостное и веселое, сдвинуть собственную шкалу настроения. Без этого сие мимическое упражнение будет только загонять его все глубже в депрессию, ибо активирует зоны мозга отвечающие за совершение обмана и страх наказания.
Но кроме фундамента, тут есть и надстройка. В русской культуре обнаруживается такой местный уникальный артефакт, имя которому – лакейство. Причина номер два – никто не хочет слыть лакеем.
Исконно у населения земли русской было не очень-то много свободы в плане физических возможностей и желаний. Многие вещи человек делал из под палки, из под принуждения, из под страха голода, нищеты, унижения, смерти. Вместе с тем, внутренний мир человека, мир его чувств, его эмоций оставался в его полном владении. Право чувствовать, любить или не любить, презирать, ненавидеть, радоваться, грустить – всегда оставалось и признавалось сильными мира сего его безраздельной вотчиной. Поэтому здесь в какой-то момент образовался рынок. Рынок, где человек предлагал свою «собачью преданность» в обмен на теплое место и жирную пайку. Именно этот рынок и сформировал удивительно устойчивый культурный феномен резкого неприятия по отношению к людям, для которых приклеенная к лицу улыбка стала устойчивым маркером принадлежности к касте.
Человек обязался ненавидеть по приказу хозяина, любить по приказу хозяина, радоваться по приказу хозяина. Ну и конечно появление хозяина, и все его указания должны были встречаться с той самой улыбкой. Совершенно искренней и одновременно - лакейской. Это создало особую касту – касту презренную. Касту людей, которые, среди прочего, вынуждены улыбаться. А в целом на столько подчинили свой внутренний мир воле начальства, что сделают все, что оно попросит, включая любые извращения или преступления. Лакей не просто слуга, он слуга лакированный. Он не просто служит, он прислуживает и переслуживает. Он готов сам сделать для хозяина больше, чем хозяин в праве от него требовать, его доблесть в том, чтобы не иметь никаких своих интересов, но предугадывать желания хозяина, предупреждать его повеления исполнением.
Это создает ещё один отдельный контекст неприятия "необоснованных" улыбок. Когда начальник заставляет персонал магазина улыбаться посетителям, это воспринимается персоналом как насилие. Как определение в ту самую презренную касту, которая не властна над своими чувствами, которая чувствует то, что прикажут. Соответственно обязана будет сделать все, что попросят. Согласиться улыбаться там, где требуется – это как расписаться кровью. Один раз и уже не отмоешься. Оказаться заподозренным в принадлежности к этой касте, значит сразу оказаться безнадежно чужим как в высшем обществе, так и среди обитателей дна. Так было при Толстом, Достоевском, Чехове и с тех пор удивительно мало что изменилось.
Что при этом увидит русский человек в таком магазине обладающим минимальной проницательностью? Он увидит за «улыбками» людей изнасилованных эмоционально. Поставленных в неудобную позу, открытую для любого повторного насилия. Страшащихся законной агрессии с его стороны, но добровольно уже согласившихся ей подвергнуться. Это и есть квитэссенция лакейства. Многие от такого зрелища просто убегут, другие воспользуются не сдерживая натуры, третьи – да, решат, что пусть здесь как будто заграница и поведут себя соответственно.
В былые времена типичная реакция была и на западные улыбки, хотя сначала конечно улыбки были восточные, китайские, японские. Потом, понимание, что «у них так принято», понемногу вытеснило «законное» негодование. Уважение к чужим обычаям, которые можно как минимум игнорировать, а при желании и поиграть в них. Если же играть не получается – то будет грубость. Да, это такая культура, где на демонстративную неискренность принято отвечать демонстративной агрессией. А не ответной формальной неискренностью, в которую – да, можно поиграть. Там, у них. Но на своей территории играть в чужие игры никто не будет. Пока не потеряно самоуважение, либо понимание природы своих ощущений.
Если осуждать всякую агрессию друг к другу вообще, то реакций на фальшивую улыбку должно и избегать и искоренять. Это будет процессом ломки культурного кода, который должен будет непременно смениться другим, ибо пустоты природа не терпит. Процесс рискованный, ибо подрывает основы, порождает химеризацию и дезориентацию, когда одни и те же события вызывают сразу две противоположных реакции, но часто оправданный там, где в результате научного или социального прогресса прежние реакции перестали быть востребованными. Но так ли это в данном случае? Хотим ли мы оказаться в мире, где улыбка и smile – одно. Дает ли этот переход из группы народов номер два в группу народов номер один преимущества, покрывающие весь сопутствующий ущерб? Я в этом совершенно не уверен. Я бы остановился там, где всякий русский турист помнит, что здесь не Россия, а всякий начальник бутика не забывает, что тут не заграница.